Поэзия

Послесловие

Это было естественно, что гномы разлетелись по городам, по весям Советского Союза. Нук управлял движением из Питера. Он всем посылал письма. Звал. Манил. Упрекал. Боялся, что гномы остынут, забудутся. Но оказалось, что связывавшие их нити были уже вовсе не нити, а живые нервные окончания. Нук кликнет, они откликнутся. Для всех он был учителем, другом, поэтом Был гномом-романтиком, связавшим сказку и быль. Он собирал друзей с охотой, как собирают ягоды или грибы.

Как водилось у гномов, встречи никто не планировал и не предугадывал. Они случались сами собой. Простым, невероятным образом.

Банкет над Фонтанкой

Через год после окончания института, летом, Гук инкогнито из своего райцентра поехал в Ленинград с сестрой, задумавшей поступать в ЛИИЖТ. По размышлению об успешном поступлении крымчанки в вуз, он всё-таки потревожил Нука по телефону. Короче, Нук примчался на Московский вокзал и проявил себя и гидом, и консультантом по экзаменам. Но это не главное. Главное, что гномы устроили банкет у него дома на Фонтанке, благо его семья отдыхала в пригороде.По телефонному звонку прибыл Тук. Трапезничая, обменивались новостями. Нук рассказал, как он боролся за место учителя в школе. Говорил: "Лениград велик, но учителей ещё больше". Он начал работать в школе-интернате и вскоре стало ясно, насколько повезло ученикам. Гук поведал, что педколлектив смог предоставить ему лишь учебные полставки, как получившему от министерства свободное распределение. Зато Тук трудился в Иван-Городе на полную мощь рядом с Гильбо И ещё они ждали рождения ребёнка! Это известие было встречено чашкой доброго крымского вина.

Что касается Дука, он оказался с женой Тамарой и сыном Серёжей не в Кзыл-Орде, как ему хотелось, а в сельской школе, как решил заврайоно. Но Дук верил себе, даже управлял судьбой: "Ничего. Я своего добьюсь".

Цук, напротив, обитал в Калуге и готовился к покорению космоса.

Таким образом, на съезде произошла сверка наличия гномов. С крыши шестого этажа они смотрели ночью на поворотное серебряное русло Фонтанки, представляя, как далеко уже оказался "Фальстаф" с пергаментами, оповестившими островитян морей и океанов о том, что общество гномов имеет быть.

Гномы в Лебяжье

Согласно закону, осенью Гук оказался призванным в ряды Советской Армии. Надо же, 12 крымских призывников райцентра прибыли поездом в Лебяжье, на берег Финского залива, в сосновый лес. Здесь располагалась воинская часть, школа авиационных механиков. Отсюда Гук просигналил Нуку.

Нук приехал в расположение не один, а со студенткой, сестрой Гука. Смотрели курсантский футбольный матч, игроки носились за мячом в шинелях и в сапогах. Это было задорно.

Позже сидели под сосной. День был пасмурный, но настроение прекрасное. Гук сожалел, что Нук не смог побывать на присяге, где генерал Иван Кожедуб пожимал руку гнома своей могучей пятернёй.

После демобилизации Гук встретился с Нуком в Ленинграде. Прощались на Московском вокзале. Нук рассказал, что думает подать заявление на вступление в партию, хотя есть вопросы.

В сомнениях, когда ещё придётся встретиться, два гнома расстались.

Салгир разбушевался

Однажды летом Нук дал знать, что едет в Крым и собирается побывать денёк у Гука дома, в райцентре. На станции "Урожайная" поезд останавливался на две минуты. Этого было достаточно. Гномы снова встретились. Нук осмотрелся и положил руку на плечо друга. "Ну?" — спросил он. "Нормально, — ответил Гук. — Только зачастили дожди". "Это к урожаю".

Пошли по улице Тельмана. Нук сообщил, что дела у него в школе не ладятся, видимо, придётся искать место в пригороде, скорее всего в Зеленогорске. Там есть школа-интернат.

Дома Гук познакомил гостя с семьёй: матерью Антониной Васильевной и женой Машей, которая держала на руках малыша — сына Андрюшку. Мало того, Гук объявил, что после армии он поработал завучем, затем директором восьмилетней школы, а затем по воле местного руководства был направлен на работу в райком партии. "Так ты теперь..." — опешил Нук. "Да, я тот самый гном среди снобов". Нук призадумался.

Решили обойти окрестности. Северный гном не раз повторял: "Нет, это, конечно, не Рио-де-Жанейро". Парк парил зеленью и цветами. Оба подумали, не к дождю ли это? Прогулялись до школы, где Гук работал раньше, и до здания райкома партии, где он работал теперь. Нук задумчиво качал головой, не представляя, куда заведёт Гука эта дорога.

Дождь припустил, пришлось ужинать не в виноградной беседке, в саду, а в доме, на кухне. Только заговорили, погас свет. Зажгли свечи. Нук, сидя на сундуке, стаи читать стихи. Разные, возможно, что и свои. Он обрадовался, когда Гук достал гитару. Длинные пальцы прошлись по струнам. Маша принесла Андрюшку, сказала: "Пусть учится". Нук тут же запел:

Эх, Андрюша, нам ли жить в печали..

Потом прозвучала долгожданная бардовская песня на слова Грина "Не ворчи, океан". Но в это время Гук расслышал дальние раскаты грома. Он вышел на крыльцо. Дождь моросил, было сыро. С юга слышался неясный гул.

Раздался телефонный звонок. Гук послушал и быстро положил трубку. Нук догадался, спросил: "Что, аларм?" Гук ответил: "Аларм. Штормовое предупреждение. После сильных дождей реки выходят из берегов".

Началось препирательство. Нук был твёрд: "Гук, я с тобой". Домашние отговаривали. Но гномы сошлись на старом припеве: "Зато измена не дремала".

Старый Салгир нёс бешеный поток на север полуострова. Уровень воды всё повышался, скрывая дороги, сады, огороды. Вода загнала людей на крыши домов, раздавались крики о помощи. Ночь была тёмной, пугающей.

В райкоме партии действовал штаб. Нук увидел много людей, к ним присоединился Гук. Беспрестанно звонили телефоны. Самый старший распоряжался. Тогда работники уходили группами. Машины уносили их во мрак.

Старший принял Нука за журналиста и приказал ему принимать телефонограммы. Сообщения поступали отовсюду, где бушевала вода. Нук передавал их в группу по принятию мер. Нужно было направлять в места бедствия машины, тракторы, прожекторы, палатки, одеяла. Нужно было спасать людей, спасать хозяйственное добро.

Когда стало рассветать, буря улеглась. В райцентре было спокойно, домашние не могли понять, где были Гук и Нук и что там, в ночной степи, происходило. "Слушай, Гук, — восторгался Нук. — Гром и молнии ночью в степи — это потрясно, а?".

В полдень они направились на железнодорожную станцию. Нук уехал на юг. Он надеялся, что на ЮБК не придётся бороться со стихией.

"Гурдзуф"

Через несколько лет Нук дал знать Гуку, что едет с Катей в Гурзуф "дикарём", чтобы окунуться в море. Кончался август. Гук отправился из Симферополя с сыном-первоклассником. На попутных машинах доехали до поворота на "Артек", свернули с асфальта и пошли вниз, через кустарники и бурелом. Исцарапанные, вышли на улицы, а ниже — к галечному пляжу. В кругу загорелых мужиков в соломенных шляпах восседал Нук с веером карт в руке. Андрюшка спросил Гука: "Это что, Гурдзуф?» Вперёд выступила Катя Шейнис и с гордостью внесла поправку: "Не Гурдзуф, а Гурзуф».

Омывали ноги в тёплой солёной воде, блаженствовали. Текла негромкая беседа. Оказалось, Нук уже работал в Зеленогорске, один, без Домбровской. Жил при интернате. Бродил по берегу Финского залива.

Гук рассказал, что его перевели из райкома в обком партии, теперь мотается с поручениями по всему Крыму. С начальством не поспоришь, согласились оба. Но у Нука, заявление которого оставалось под спудом, созрела идея посоветоваться с секретарём парторганизации. Нужно было

ускорить продвижение собственных программ... "Хотя боюсь увязнуть в канцелярщине», — вздохнул он.

На обратном пути Нук с Катей заехали в Симферополь. Побывали на квартире у Гука. Его жена снова вышла с ребёнком на руках — на этот раз с дочкой Маринкой. Нук прошёлся по этому поводу: "Заметили? К нашему приезду у вас рождается ребёнок. Это система».

Гук побежал на работу, а Нук отправился на Центральный рынок. Явился, поражённый изобилием крымских даров. Принёс целую сумку фруктов и солидный кусок свежей свинины. Её спрятали в холодильник. Гук вернулся с сувенирами — бутылками вина и грецкими орехами. Как всегда, шумно и весело сидели за обеденным столом.

На вокзал доехали троллейбусом. Распрощались у вагона. Поезд тронулся. Нук перегнулся через проводницу и, смеясь и сокрушаясь, вскрикнул:

— Гук! А где моя свинина?!